Наш ориентир то, что сближает людей

Есть такой музыкальный жанр рондо. В нем словно в хороводе чередуются разные эпизоды с рефреном. Так и в моей памяти: картины из прошлого по кругу всплывают перед глазами...

В июне народному артисту Туркменистана, композитору, профессору, возглавлявшему в свое время Туркменскую национальную консерваторию, Реджепу Аллаярову исполнилось бы 86 лет. Проезжая по району Ашхабада, где он жил в небольшой квартире на первом этаже, или, прохаживаясь по коридорам консерватории, я часто думаю о нем. Каждый новый эпизод, новый виток воспоминаний также как и в жанре рондо дополняется новыми деталями (веселыми, грустными, удивительными). А неизменным элементом в этих воспоминаниях будто рефрен из рондо, остается сам светлый образ маэстро.

Я помню его характерную походку, как Реджеп Аллаярович, слегка склонившись вперед и заложив руки за спину, идет по коридорам и, кивает тем, кто его приветствует. Вспоминаю его речь, прерываемую частыми покашливаниями и этот ироничный взгляд, когда он, слегка наклонив голову и немного сморщив лоб, о чем-то спрашивал. Как правило, это были неожиданные вопросы, вроде: «Ну что, как там твой пудель поживает?». Было непонятно, то ли он шутит, то ли нет. Но улыбка в итоге выдавала его. Маэстро был ироничным.

Но вообще, суровые взгляд и речь были фишкой Реджепа Аллаяровича. Многие, впервые перешагивая порог его ректорского кабинета, частенько леденели от грозных фраз, которыми он мог встретить входящего. Те, кто были мало знакомы с ним, очень смущались от этого и невольно вытягивались в струнку, как перед генералом. Но студенты и коллеги точно знали, что этими нарочито строго произнесенными словами в стиле «а ля Дон Корлеоне» он встречал входящих, лишь тогда, когда у него было приподнятое, веселое настроение. Маэстро любил и ценил юмор.

Молодежь спокойно могла приходить к нему в кабинет, поговорить, рассказать о своей учебе, о проектах и о том, что их волнует. Он был доступен всегда, находил минутку для каждого, даже если был очень занят. Студенты его очень любили и уважали за простоту в общении, за теплоту и между собой называли его «наш папа». Он, конечно же, об этом знал и лишь усмехался. Да и вообще к проделкам студентов он относился снисходительно, словно отец большого семейства, наблюдающий за шалостями своих непоседливых детей.

Студентов он называл по именам, в уменьшительно-ласкательной форме, как малышей. Так, Тылла была Тыллашкой, а Сахра была Сахрашкой. А к именам учителей он непременно добавлял «джан» - Назикжан, Довранджан… И даже музыкальные инструменты он называл ласково. Например, вместо, ксилофон – «КИСлофончик», вместо кларнет - кларнЕточка. Студентам нравилось, как он забавно коверкал слова. Маэстро, как бы сейчас сказали, пользовался популярностью у молодежи.

Кабинет профессора Реджепа Аллаяровича находился на третьем этаже консерватории. Следует сказать, что кабинет этот был выдающимся местом. Здесь удивительным образом уживались несочетаемые и порою даже неожиданные предметы. Советских времен проигрыватель стоял рядом с самой новейшей на тот момент моделью музыкального центра, а современное фортепиано соседствовало со старинным клавесином.

Милые фотографии и всякие сувенирные вещицы контрастировали с чопорным столом для очень длинных и очень серьезных заседаний. А за всем этим восседал он. Сам хозяин кабинета тоже удивительным образом совмещал в себе, казалось бы, несовместимые черты: с виду строгий и суровый, но удивительно добродушный и простой. Так, например, не дозвонившись до своего водителя, он мог запросто открыть окно и с высоты третьего этажа крикнуть на весь двор: «Заводи, Игорь!». Маэстро был душевным и искренним человеком.

Впрочем, история о сочетании несочетаемого и вероятности невероятного началась намного раньше. Тогда, когда уже взрослый дипломированный специалист, выпускник физико-математического факультета педагогического института Реджеп Аллаяров в 20 лет вдруг решил круто сменить профессию и стать музыкантом.

Как правило, музыке начинают учиться с ранних лет, еще со школьной скамьи. А он, Реджеп Аллаяров, не побоявшись того, что не сможет наверстать упущенное время и потерпеть фиаско в новой для него профессии, смело погрузился в изучение музыки. Это решение, этот шаг, и этот удивительный факт его биографии повлияли на все.

Нам неизвестно, узнал бы мир выдающегося физика и математика Реджепа Аллаярова, но от «побега» из математики в музыку выиграл не только сам Аллаяров, но и все музыкальное искусство Туркменистана. Так служитель царицы всех наук стал служителем царицы всех искусств. Маэстро был талантливым.

В своем решении стать музыкантом он был тверд и дошел до самого конца. Пройдя путь от учебы в Туркменском музыкальном училище, Московской консерватории и в аспирантуре в Азербайджанской консерватории, он в итоге возглавил главную «фабрику звезд» своей страны - Туркменскую национальную консерваторию.

Его желание сочинять музыку, постоянно поддерживалось его наставником – известным композитором Альфредом Шнитке. И тут следует сказать, что Шнитке, преподававшему музыкально-теоретические дисциплины в Московской консерватории, не давали преподавать в классе композиции. Лишь только Реджепу Аллаярову, то ли благодаря его настойчивости и целеустремленности, то ли благодаря какому-то чуду, удалось попасть в класс композиции к Альфреду Шнитке. Так маэстро стал единственным учеником гениального Шнитке.

Будучи ректором Туркменской консерватории, Реджеп Аллаярович частенько совершал обходы по кабинетам и аудиториям вуза. Встречая по пути иногородних юношей и девушек, он обязательно останавливался и спрашивал, хватает ли у них средств на обеды в столовой, на покупку билетов для поездки домой, интересовался здоровьем родителей и близких, задавал вопросы об условиях жизни в общежитии. Да и вообще он постоянно помогал студентам и выпускникам консерватории решать вопросы с документами, с трудоустройством, с поиском жилья, ходил на студенческие свадьбы… Одним словом, он был почти как «настоящий папа» в большой и многодетной семье. Маэстро был отзывчивым.

Раз в неделю все студенты кафедры композиции собирались у него в кабинете для совместного прослушивания музыки. Он ставил диски с новыми сочинениями известных композиторов 20-го века и 21 века – Чары Нурымова, Эдисона Денисова, Софьи Губайулиной, Поля Хиндемита… Все слушали, обсуждали, комментировали. На этих уроках Реджеп Аллаярович рассказывал истории о композиторах, дирижерах и музыкантах, таких как Юрий Башмет, Родион Щедрин.

Но особенно часто он любил вспоминать о своих наставниках Альфреде Шнитке и Кара Караеве. Он так легко и изящно оперировал именами звезд мира музыки, и так запросто рассказывал что-то о них, отчего у студентов кружилась голова. Для нас эти личности казались, да и сейчас кажутся огромными планетами, о существовании которых мы только знаем, но не сможем приблизиться никогда. Маэстро был отличным рассказчиком и собеседником.

Сочинял музыку Реджеп Аллаярович в основном у себя дома. Его комнатный рояль в отличие от инструмента в его рабочем кабинете, был всегда раскрыт и был, как говорится в режиме полной боевой готовности. На рояле постоянно лежали стопки нотной бумаги, партитурные листы, ручки, диски с музыкой любимых композиторов, множество книг по восточной философии и поэзии.

Реджеп Аллаярович все время работал, писал новые сочинения, иногда переделывал уже написанные, и у него всегда были свежие идеи и творческие задумки. Он увлекался современными течениями, стилями и техниками композиторского письма, такими как аллеаторика, сонорика, додекафония. Обо всем этом он рассказывал студентам. Ему хотелось, чтоб молодые композиторы приобщались к новым веяниям из мира музыки, но и не забывали о своих национальных корнях. Маэстро вдохновлял.

В последние годы своей жизни Реджеп Аллаярович по состоянию здоровья все реже появлялся в консерватории и все больше оставался дома. Хоть ученики и бывшие выпускники не забывали и звонили ему со всех концов света, а студенты и коллеги регулярно навещали его и заботились о нем, одиночество, о котором он старался вообще не упоминать, слишком сильно отражалось в его взгляде и сквозило из всех уголков его жилища. И этот эпизод, пожалуй, будет самым минорным в этом литературном рондо. Маэстро был одинок.

Обычно музыкальные сочинения завершаются концовкой – кодой, в которой подводятся итоги. Так и мне хочется завершить это литературное рондо словами об огромном вкладе, который Реджеп Аллаяров внес в туркменское искусство. И речь идет не только о его композиторском наследии - произведениях в камерном, вокальном, симфоническом жанрах, музыке для кино, песнях, инструментальных и хоровых сочинениях…

Это также и большая просветительская, преподавательская и общественная музыкальная деятельность, благотворные результаты, которой мы ощущаем и по сей день.

Реджеп Аллаярович словно ракета-носитель, отправляющая в свободное космическое плавание новые ракеты, запустил на орбиту и дал толчок творчеству многих молодых туркменских композиторов и музыкантов. Благодаря ему в те сложные девяностые годы, консерватория сохранила свой достойный уровень и качество образования. Несмотря на трудности, создавались новые сочинения, организовывались концерты, издавались научные музыкальные исследования. И те самые студенты, которые когда-то называли Реджепа Аллаяровича «наш папа», давно разъехались по музыкальным школам и училищам всей страны и воспитали сотни и тысячи учеников.

Теперь уже они - «музыкальные» внучата и правнуки Реджепа Аллаярова, ставшие студентами консерватории, слушают рассказы своих преподавателей об их «музыкальном дедушке». Маэстро, Ваши труды неоценимы.

Айна ШИРОВА