Наш ориентир то, что сближает людей

Звучит выразительная мелодия, в которой слышатся родные напевы, ритмы дутарных наигрышей, пение птиц в голубом небе. Воображение рисует необъятные просторы Каракумов, ширь полей и долин, дымку над горизонтом, мелькающие в стремительном движении силуэты коней, гулкий топот которых отдается каким-то внутренним эхом...

Как рождается и откуда приходит в этот свет музыка, способная, подобно невидимому скакуну, уносить нас в неведомые и пленительные миры или отправляться вплавь по реке памяти? Об этом наш разговор с композитором Мередом Аннамурадовым в канун его юбилея - 30 декабря маэстро исполняется 60 лет.

Меред Атаевич - личность широкого диапазона, знаток европейской и туркменской музыки, глубоко увлеченный философией, литературой, кино, тонко воспринимающий жизнь. Это - неординарный собеседник, человек с очень ранимой душой, чутко отзывающийся на радость и боль других.

― Когда спрашивают у известного художника, поэта или артиста об истоках его творчества, часто речь заходит о детских годах. Наверняка, и вас это касается, ведь ваш прадед – выдающийся народный музыкант, блестящий дутарист и композитор-мелодист Мыллы Тачмурадов, имя которого ныне носит Туркменская государственная филармония.

― Конечно, ведь в большинстве случаев тяга к определенному виду творчества закладывается еще в детстве. Да, я рос в среде искусства бахши, вслушиваясь в мелодии дутара, пытался воспроизводить их голосом, стараясь повторить какие-то уникальные приемы. Дома был старенький подержанный проигрыватель, на котором крутились пластинки с записью известных исполнителей. По субботам к отцу приходили друзья, среди них и знаменитый бахши Сахи Джепбаров. Они подолгу слушали музыку, горячо ее обсуждали, спорили. И меня непроизвольно втягивали это дискуссии, хотелось самому понять, из чего состоит музыкальный язык, как он работает.

Это желание привело меня в Туркменское государственное музыкальное училище имени Д.Овезова в 1978 году. Мне очень повезло, я попал в класс к народному артисту Туркменистана Аширу Кулиеву. Личное обаяние мастера, его человеческий и художественный «магнетизм» захватили и преобразили меня. Как учитель, он имел огромное стимулирующее влияние. Его вера в меня, отеческие наставления до сих пор мотивируют.

― Кто еще из ваших педагогов оставил большой след в вашей судьбе?

― Будучи студентом 3-го курса, я изучал предмет «инструментоведение» у заслуженного деятеля искусств Туркменистана, первой туркменской женщины-композитора Джерен Курбанклычевой. Однажды, услышав, как я играю на фортепиано одно из своих сочинений, она предложила познакомить меня с Чары Нурымовым. Надо ли говорить, что такое предложение для меня значило? В тот период он являлся председателем Союза композиторов Туркменистана, был автором ярких нестандартных произведений, звучавших во многих странах мира, в том числе: «Текинских фресок», балетов «Гибель Суховея», «Кугитанская трагедия», цикла «Газели» для гобоя и камерного оркестра...

Плотный график его рабочего дня был заполнен организационными делами, не считая творческой деятельности, но Чары Нурымович нашел время и пригласил нас на прослушивание в свой кабинет. Помню свое волнение, испуг, дрожь в руках, когда он попросил меня показать ему ноты и исполнить что-нибудь. После окончания игры, мэтр не произнес ни слова, и я нервно подумал «не понравилось!».

Через некоторое время я узнал от Джерен Мухамметнуровны, что подобная манера присуща маэстро, он был крайне сдержан в высказываниях, никогда открыто не хвалил начинающих композиторов. Позвонив ей, он попросил передать, чтобы я продолжал упорно писать, развиваться творчески, так как по его мнению, могу стать «крепким» профессиональным композитором. Чары Нурымов предложил мне заниматься у него.

Во время этих занятий он познакомил меня с разнообразными интерпретациями произведений зарубежных и национальных авторов, рассказал о техниках композиции 20 века - додекафонии, алеаторике, пуантилизме. Я даже попробовал написать в додекафонной системе несколько фуг, но этот тип мышления меня не захватил, и я отказался от данного метода, так же, впрочем, как в свое время и его создатель, основоположник Новой венской школы, австрийский композитор и дирижер Арнольд Шенберг.

Получить у Чары Нурымова оценку «5» было крайне сложно. Необходимо было очень продуманно отнестись к изложению мелодической мысли сочинения, потому что основное внимание педагог уделял логике функционирования мелодической линии. Если сравнивать специфику преподавания «композиции» Чары Нурымова и Нуры Халмамедова (я затем продолжил обучение у него), она несколько отличалась. Халмамедов больше подчеркивал особую значимость оркестрового письма и его приемов.

― Говорят, что хороший учитель остается жить в своих учениках. Расскажите о той роли, которую сыграла в вашей жизни встреча с Нуры Халмамедовым.

― Я часто ходил заниматься к Нуры Халмамедову домой вместе со своим другом, ныне народным артистом Туркменистана, прекрасным певцом Атагельды Карьягдыевым. Это было удивительное время. Он щедро делился с нами своими знаниями, советовал, помогал… Именно он научил меня вести творческий дневник - нотную тетрадь, куда я записывал свои музыкальные мысли, фразы, эскизы будущих произведений.

Халмамедов оказал значительное влияние на формирование моих эстетических вкусов и принципов, музыкально-стилистических особенностей. На самом деле, описать коротко словами его роль, не получится…

В дань уважения столь самобытной личности, великому композитору, замечательному педагогу и человеку Нуры Халмамедову я посвятил «Токкату» для фортепиано (1997), претворив в ее музыке звукоизобразительную имитацию дутарной фактуры, эмоциональную свободу, импровизационность и интонационную гибкость, характерные для искусства бахши.

― Ваши творческие поиски разносторонни, интересы многообразны. Традиционный вопрос, над чем вы сейчас работаете?

― В этом году я закончил Поэму для виолончели и фортепиано, посвятил ее памяти еще одной незаурядной личности туркменской музыкальной культуры - интеллигентного, эрудированного, очень трепетного музыканта и композитора Реджепа Аллаярова.

Его вклад в национальную педагогику и профессиональное композиторское творчество неоценим. Он ушел из жизни в 2018 году, но всегда справедливые замечания и мудро-ироничные наставления Реджепа Аллаяровича, у которого я обучался в Институте искусств (1985-1990), работают и сейчас. В данное время пишу Концерт для фортепиано и симфонического оркестра.

― Как к вам приходит вдохновение?

― По-разному, иногда это происходит за роялем дома или когда я гуляю со своим трехлетним внуком. Это очень подвижный, неугомонный ребенок, но мир музыки он уже старается постичь, благодаря нашим прогулкам по живописным аллеям парков. Вслушиваясь в голоса птиц, он меня спрашивает: «дедушка, а кто так красиво поет?». Затем бежит домой и начинает нажимать своими маленькими пальчиками на белые и черные клавиши рояля, пытаясь воспроизвести услышанные звуки.

― Вы бывали во многих странах, что вам запомнилось больше всего?

― В 1999 году я побывал в Турции, где проходил международный хоровой фестиваль. Неизгладимое впечатление произвело на меня само местоположение Государственной консерватории Анкары при университете Хаджеттепе - в роскошной зеленой зоне, среди изумительных лесов находилось здание, похожее на причудливый дворец. Отличная акустика зала, полнейшая тишина при выступлениях; и ещё, запомнилось исполнение хором консерватории мадригалов и мотетов крупнейших полифонистов эпохи Ренессанса – Джованни Палестрины и Орландо ди Лассо. Какой-то особый эффект легкого эха присутствовал в их трактовке…

― Ваш любимый композитор и поэт?

― Бетховен сказал: «Музыка - это более высокое откровение души, чем вся философия и мудрость». Бетховен, Чайковский, Халмамедов – поражают меня, прежде всего, своей проникновенной духовностью, задушевным мелодизмом, неповторимыми гармоническими оборотами. «Лунная» соната Бетховена – олицетворение хрупкой нереальной чистоты, его 9 симфония - призыв к единению народов и величие человеческого духа; «Времена года» Чайковского – торжество природы во всех ее проявлениях; вокальные циклы Халмамедова – самозабвенная любовь, изумительная тонкость в передаче чувств. Это ли не личностное откровение души великих композиторов?

Меня восхищает поэзия Гурбанназара Эзизова, утонченного лирика, автора сонетов и стихотворений, в которых ощущается глубокое проникновение в недра человеческой психики. С увлечением перечитываю Виктора Гюго, поражаясь его мыслям о природе добра и любви, его острому уму.

…Однажды Гюго послал своему издателю письмо с единственным знаком: «?». Книгоиздатель ответил «!». Их переписка вошла в историю, как самая короткая в мире. В современной музыке 21 века также настал период концентрации мысли, крупные произведения стали компактнее, сдержаннее, строже по форме и драматургии. Например, в симфонии № 1 для струнного оркестра Сердара Мухатова, в Квартете-поэме для струнных инструментов Батыра Солтанова, моей симфонии «Молодость» - использована лаконичная одночастная композиция, вместо академически традиционной 4-частной.

― Какие качества вы цените в музыкантах?

― Меня прежде всего привлекает одухотворенная наполненность музыкой, развитое воображение, интеллект, широта и глубина мысли, целеустремленность и харизматичность. Музыкант - личность эмоциональная и непредсказуемая. При этом, я уверен, талантливый человек всегда востребован.

Юлия ДЖУМАЕВА
Фото из архива композитора М.Аннамурадова