Наш ориентир то, что сближает людей

Передо мной лежит ценная для специалистов книга – «Овез Атаевич Гундогдыев», вышедшая в свет в серии «Туркменские ученые». В ней собраны указания на все труды, написанные этим талантливым человеком. Несмотря на немалый тираж, данная книга сразу же стала библиографической редкостью.

Автор вступительной статьи - кандидат исторических наук Джумамурад Гурбангельдыев досконально описал творческий путь, проложенный в науке этим неординарным специалистом, много сделавшим для развития туркменской истории и археологии, а также для возрождения богатого наследия народа.

Эта публикация вышла в свет в 2012 году, и в ближайшее время стараниями друзей и соратников на книжных полках библиотек и любителей прошлого может появиться новое издание биобиблиографии Овеза Гундогдыева.

Овез Атаевич родился в 1966 году. И в следующей фразе - «В этом году ему исполнилось бы 55 лет» огромную долю горечи привносит частица «бы».

В связи с юбилеем известного ученого ко мне обратился ORIENT с просьбой написать небольшую заметку об Овезе Атаевиче, приложившего немало сил для снятия покрова безызвестности со многих страниц из прошлого туркменского народа.

Я не сразу откликнулся на предложение редакции сайта, так как нелегко писать о человеке, который был дорог для многих из нас и которого так не хватает мне, несмотря на наши жаркие споры, иногда доходившие до конфликта. Правда, на очень короткий срок, ибо осадок от обид сам собой растворялся, будто их и не было вовсе.

Я действительно хорошо знал Овеза, и многие думают, что мы были друзьями чуть ли не с детства. Но это не так. Это мнение возникло, видимо, оттого, что у нас было много общего. И в мыслях, и в увлечениях, и в какой-то степени в характерах. Мы понимали друг друга, как говорится, с полуслова. Могли понимать даже молча. А это свойство настоящих друзей.

Познакомились мы случайно, в начале смутных 90-х годов, когда старые стереотипы и установки рухнули, а новые – еще не обрели реальность. Помню, как я зашел к знакомым ученым в институт истории Академии наук, чтобы уточнить какую-то дату.

На мой вопрос один из сотрудников храма науки пообещал обязательно найти ее, но чуть попозже. Другой заверил, что завтра поищет в справочниках. А вот третий… тоже ничего конкретного не привнес в мои поиски.

Я уже собирался уходить, как вдруг юноша, которого я в этом кругу ранее не встречал, обратившись ко мне по имени, стал увлеченно рассказывать о том, что я столь безрезультатно пытался узнать у академиков грядущей эпохи.

Этот совсем еще юный эрудит долго повествовал, ссылаясь по памяти на первоисточники и даже на хранившиеся в Центральном госархиве рукописи ушедших из жизни ученых, что меня крайне впечатлило.

Но больше всего меня изумило даже не то, что он без подготовки весьма обстоятельно охарактеризовал длинную цепь взаимосвязанных фактов, а горящие при их пересказе глаза. Чувствовалось, что он не просто заложил в память когда-то что-то прочитанное, а внутренне проникся теми событиями из далекого прошлого, которые так взволнованно живописал.

Я поблагодарил молодого человека и, уходя, украдкой от него поинтересовался у знакомых: «Кто это юное дарование?».

На этом и распрощались…

Однако через какое-то время нас вновь свела судьба. Вернее, Овез каким-то образом вышел на меня. Я обрадовался неожиданной встрече, но при этом не удивился его появлению. Ведь меня почему-то не покидало предчувствие, что такая встреча должна была рано или поздно произойти.

А поразило меня то, что этот совсем еще юный для науки человек протянул мне книгу с дарственной надписью от автора. И сделал это вежливо и скромно, с какой-то даже застенчивостью.

Небольшая книжка, которую Овез мне подарил, называлась «Текинский конный полк: история славы и трагедии», которая буквально в считанные дни стала редкостью в среде библиофилов. Все вокруг только и говорили о малоизвестном авторе и его необычном для того времени издании.

А это был, по сути, первый камень прочного фундамента, на котором Овез Атаевич за короткую для исследователя жизнь воздвиг надежное здание своего творческого наследия из 42 книг и более тысячи научных и научно-популярных статей.

…Трудно выделить из большого списка работ Гундогдыева самые главные. Но в числе таковых я бы назвал очень солидное издание «Прошлое туркмен», вышедшее в Москве в 1998 году.

Российское научное сообщество высоко оценило этот труд Овеза Атаевича, удостоив его почетного звания профессора Европейского университета Международной академии о природе и обществе.

Оценка его труда была более чем высокой: «как выражение официального признания выдающихся научных заслуг и успехов в достижении благородных идеалов развития науки, как знак почета и принятия в ряды самых достойных представителей Университета».

…Процесс становления Гундогдыева как начинающего специалиста проходил под руководством таких крупных ученых, как Виктор Сарианиди и Вадим Массон, с кем он работал в экспедициях. Но Овез при этом сформировал собственный взгляд на историю туркменского народа, отличающийся от бытовавшей в ту пору официальной версии.

Многие воспринимали Овеза как личность противоречивую. Но это не так. Просто его жизнь, как у большинства творчески одаренных людей, носила скачкообразный характер, напоминая американские горки с их головокружительными взлетами и стремительными падениями, неожиданными сменами направления и крутыми поворотами.

Он мог день и ночь трудиться (был даже год, когда Гундогдыев умудрился опубликовать 7 книг), а затем подолгу находиться в творческом унынии. Он мог безмерно радоваться объемной публикации и тут же впадать во вселенскую грусть по поводу того, что не успевает сделать нечто большее.

Овез Атаевич трепетно любил историю, и она отвечала ему взаимностью. Помню, как в начале двухтысячных он возглавлял туркмено-американскую археологическую экспедицию, которая в ходе исследований памятников бронзового периода близ Ашхабада обнаружила не характерную для данной местности каменную кладку.

Он как ребенок излучал радость, повторяя вновь и вновь, что из многих мест для раскопок выбрал именно тот памятник, где помимо типовых находок удалось обнаружить артефакты, которые позволяли качественно углубить знания о культуре строительства предков туркмен.

Тогда же американский археолог Фредрик Хиберт из Пенсильванского университета в интервью мне уверял, что последние находки вкупе с такими открытиями, как камень с неизвестными письменами (их возраст датировался в четыре тысячи лет), остатки дворца, выложенного из кирпича, а также другие следы материальной культуры прошлого, вынуждают пересмотреть устоявшиеся в мировой науке стереотипы.

Эти находки дали возможность укрепить позиции гипотезы, согласно которой уже в бронзовом веке в Южном Туркменистане существовала цивилизация, создавшая свою собственную письменность.

…В 2004 году в Ашхабаде состоялась международная конференция, посвященная 100-летнему юбилею знаменитых открытий, сделанных американской экспедицией под руководством профессора Рафаэля Пампелли, обнаружившего в 1904 году в Анау следы древней цивилизации. В их числе – остатки зерен окультуренной белой пшеницы, возраст которой определялся в 5 тысяч лет.

В работе форума принимали участие Луиза Пампелли (правнучка того самого Рафаэля Пампелли), а также – профессор Фредрик Хиберт. Сразу после конференции они вместе с Гундогдыевым отправились на раскопки туда, где 100 лет назад Пампелли-старший сделал сенсационные открытия. А я, в свою очередь, поехал с ними освещать в прессе ход археологических изысканий.

Если работа для Овеза была интересной, то он полностью погружался в нее. В таких случаях он был предельно строг к себе и такого же отношения к работе требовал от других. Помню, как он, размахивая крохотной лопаткой, энергично рассказывал о новых находках и делился планами насчет дальнейших действий. При этом сетовал, что археологический сезон короткий, и мало времени остается на сбор достаточного количества материалов для важного научного обобщения.

Я, пользуясь случаем, в очередной раз взял интервью у Фредрика Хиберта, который как раз в этот момент делал в своем блокноте наброски о новых открытиях. А чуть позже - и у самой у Луизы Пампелли. В интервью Луиза восхищалась высоким уровнем туркменских археологов и особо отмечала лидерские качества Овеза Атаевича как руководителя экспедиции.

Хотя Луиза Пампелли и не была профессиональным археологом, тем не менее она принимала участие в раскопках, прилежно счищая землю вокруг осколков какой-то керамической посудины, которой много веков назад пользовались наши предки.

Недалеко от нас резвилась местная ребятня. Детвора часто приходила наблюдать за монотонной работой археологов. У одного из мальчишек я увидел рогатку, которая де-факто является далеким потомком одного из видов метательного оружия, применявшаяся воинами древности.

– This is an ancient military weapon, – сказал я Луизе, направляя ее взгляд на рогатку.

– Yes, I know that, – ответила она и попросила самолично протестировать грозное оружие прошлого, перерожденное с течением времени в детскую забаву.

Я установил на бугорке завалявшийся среди строительного мусора кирпич, и мы несколько раз поочередно выстрелили в него из рогатки.

Тогда я понял, что если бы Луиза в далеком прошлом служила боевым стрелком из рогатки, то добилась бы меньшего признания, чем в наши дни в качестве правнучки известного ученого. Траектория полета камней, которые она выстреливала, была секретом не только для угоравших со смеха мальчишек, но и для нее самой.

Отсутствие точности в ее стрельбе безмерно веселила и нас обоих. В конце концов я решил на деле доказать, что являюсь потомком воинственных предков. Для этого я, словно Робин Гуд, помпезно растянул резину и очень колоритно выстрелил из рогатки, артистично продолжая свое движение в сторону улетевшего камешка.

Эта зрелищная сцена заслуживала бы бурных аплодисментов, если бы в этот момент из-за бугорка со злополучным кирпичом не появилась фигура хмурого Овеза Атаевича.

Мы с Луизой, не сговариваясь, синхронно охнули: она по-американски «Вау!», а я по-туркменски «Вах!».

К великому счастью, камешек-убийца пролетел мимо мрачного, как туча, Овеза, а тот, тоже к счастью, даже не заметил коварного покушения на его жизнь.

Однако, критически оценив наши причуды, Овез Атаевич пробурчал:

– Лучше бы мусор с места раскопок убрали…

…В мае следующего года Овез Атаевич продолжил раскопки тех же анауских памятников в составе туркмено-американской экспедиции, совместно организованной с Национальным географическим обществом США. И этот весенний сезон-2005 был результативным, итоги его работы, получив одобрение, были опубликованы в различных научных изданиях.

Тогда Овез Атаевич в интервью сказал: «Несмотря на то, что поселения в Анау многократно посещались археологами, нам снова удалось сделать ряд фундаментальных открытий».

А еще через несколько месяцев – в сентябре того же 2005 года – Гундогдыев возглавил уже туркмено-итальянскую экспедицию, которая приступила к раскопкам на Тоголок-1 – одном из самых загадочных городищ ставшей знаменитой Маргианы.

В древний период на территории Северо-Восточных Каракумов, где сейчас безжизненные пески, процветало огромное государство. Границы Маргианы простирались от севера нынешнего Туркменистана до границ с Афганистаном и несколько южнее.

На этой обширной территории родилась самая ранняя цивилизация Центральной Азии. Этот центр древнеземледельческой культуры вместе с Древним Китаем, Индией, Египтом и Месопотамией, представляет собой самые высокоразвитые цивилизации своего времени.

Одним из крупных и развитых регионов Маргианы был Тоголок. Так современные археологи окрестили целую сеть из трех десятков на тот период совсем неизученных, но 3–3,5 тысячи лет назад густонаселенных поселений. Из них в качестве объекта для исследований туркмено-итальянская экспедиция под руководством Гундогдыева выбрала археологический памятник Тоголок-1.

С итальянской стороны в экспедицию вошли такие известные ученые, как профессор Итальянского исследовательского института Африки и Востока, он же – директор управления охраны памятников Венеции Сандро Сальватори, профессор университета Болоньи Маурицио Каттани, доктор археологии того же университета Барбара Черазетти и др.

Но прежде чем приступить к раскопкам, экспедиция, возглавляемая Гундогдыевым, не только досконально изучила все материалы, связанные с Маргианой, но и провела геодезическую съемку огромной территории в 12 гектаров, на которой располагался памятник Тоголок-1.

Помимо этого, Овез позаботился об экипировке членов экспедиции. К тому времени Гундогдыева знали многие – если не лично, то в хотя бы в лицо. И когда он приходил с просьбой даже к незнакомым людям, то они ему, как правило, не отказывали.

Используя это, Овез добился того, что всем участникам предстоящих раскопок сшили одинаковые рабочие костюмы – джинсы, куртки, кепки и футболки. На каждом из них было аккуратно вышито «Arheologiýa merkezi. Türkmenistan» (Центр археологии. Туркменистан).

Первое, что делает экспедиция на новом месте – это закладка разведочного раскопа. И в Тоголок-1 археологи сразу же наткнулись на стену предположительно хозяйственного помещения – там были обнаружены различные сосуды из керамики.

В целом же культурный слой на Тоголок-1 был определен в более чем пять метров, что свидетельствует о глубокой древности местных поселений. Помню, как Барбара Черазетти, которая работает в составе туркмено-итальянских экспедициях с 1996 года, делилась в интервью своими впечатлениями:

«Тоголок – настоящий кладезь для археолога, на поверхности земли, буквально под ногами разбросано множество интересного с научной точки зрения материала, а под землей – настоящие раритеты, которые мы находим чуть ли не каждый день».

…Овез Атаевич привлекал к работе в экспедициях известных зарубежных ученых, но и не был противником того, чтобы сотрудники иногда на раскопки привозили детей. Он говорил, что будущих археологов нужно взращивать, начиная чуть ли не с пеленок.

В каком бы уголке Туркменистана Овез Атаевич ни появлялся, к нему, не заставляя себя ждать, набегали бывшие однокурсники, нынешние ученики и даже незнакомые люди, чтобы пригласить его в гости или просто из уважения поприветствовать его.

Несмотря на занятость, Овез, как правило, не препятствовал им в рвении проявлять свое гостеприимство. Привозили его обратно в базовый лагерь очень поздно, хотя выходить на раскопки нужно было с первыми лучами солнца. И такие нагрузки в суровых полевых условиях не могли не сказаться на его здоровье.

…Гундогдыев, как прожженный историк и археолог, жил Прошлым. Как доморощенный философ – витал в Будущем, а из Настоящего он банальным образом выпадал.

Овез Атаевич, в отличие от большинства людей, меньше всего заботился о своем быте и земных благах. В этих вопросах он напоминал отшельника-суфия, который, как и все фаталисты, верил «чему быть, того не миновать». Поэтому он был равнодушен к вещизму, беготне за материальными погремушками, которыми так любят приукрашивать свою жизнь и рисоваться друг перед другом нувориши конца XX–начало XXI вв.

На рабочем столе у Овеза сиротливо стоял компьютер, так как Гундогдыев принципиально писал шариковой ручкой. А если рукопись в окончательном виде предназначалась машинистке, Овез заправлял чернилами авторучку (были когда-то и такие) и по-детски аккуратным почерком красиво выводил каждую букву.

Когда ему твердили «На компьютере ты все это сможешь сделать лучше», он неизменно отвечал:

– У Геродота не было компьютеров с принтерами, как у нас, а его труды до сих пор живы!

…Многие стремились познакомиться с Овез Атаевичем, а еще лучше – подружиться. Мы как-то проводили просветительский семинар со студентами Института мировых языков, на который также пригласили пресс-атташе одного из посольств, аккредитованных в Туркменистане.

Когда мы встретились у входа в вуз, я представил Овеза Атаевича дипломату. А тот, узнав, что перед ним тот самый профессор Гундогдыев, несказанно обрадовался, воскликнув, что он ярый поклонник его работ. В подтверждение своих слов он достал из рядом стоящей машины несколько книг, написанных Овезом Атаевичем, и попросил его увековечить издания автографом.

Тот семинар прошел заинтересованно, после наших выступлений студенты задавали множество вопросов и сами рассказывали то, что думают о современной журналистике, публикациях в прессе на исторические темы и т.п. В общем, все были довольны.

Пресс-атташе поблагодарил нас за приглашение принять участие в семинаре и, обратившись к Овезу, сказал:

– Я тоже являюсь автором ряда книг. И в знак нашего знакомства я с большим почтением хочу вам подарить их.

Сказав это, он поинтересовался, где Овез Атаевич оставил свою машину, чтобы положить туда стопку своих изданий. А тот равнодушно ответил, что у него нет авто и приехал сюда на общественном транспорте. И сейчас таким же образом направится в институт.

Тот факт, что у такого известного профессора нет машины, очень удивил гостя. И он, презентуя Овезу свои книги, каждую из которых украсил дарственной надписью, вежливо попросил разрешения подвезти его до работы.

Таким был Овез Атаевич – аскетичным, без излишеств, которые загромождают жизнь человека лишними побрякушками и заботами. Он пользовался самым необходимым, а многообразный мир вещей и покупок был за пределами его интересов.

Однажды в Институт истории зашел один из тех, кого называют «новыми туркменами» и поинтересовался, как можно найти профессора Гундогдыева?

Вскоре он, с иголочки одетый, в сопровождении более скромного и нагруженного пакетами товарища, вошел в кабинет, где было полно здешнего народа. Выяснив, кто из них является Гундогдыевым, гость громогласно возвестил:

– Разрешите поздравить вас, дорогой Овез Атаевич, с днем рождения!

Все, переглянувшись, оживились в ожидании нештатной ситуации. Незнакомец представился, а его товарищ, не дожидаясь команды, быстро, по-заправски, накрыл стол всяческими вкусностями и прочими напитками.

Бизнесмен, подарив Овезу видеокассету с какими-то собственноручными сюжетами, попросил обязательно посмотреть его съемку и высказать мнение о его творческих потугах. Но когда он узнал, что у такого ученого, как Гундогдыев, нет видеомагнитофона (кстати, дорогого по тем временам удовольствия) тоже был крайне удивлен.

После чего «новый туркмен» быстро удалился и также быстро вернулся с увесистой коробкой, где лежал новенький видеомагнитофон. Все были удивлены столь неожиданному сюрпризу, но больше всех – сам Овез:

– Я бы не скоро приобрел такую забаву, – озадаченно проронил он.

…В то время, когда ощущалась острая нехватка исторических исследований, отвечающих идеологии независимого государства (такая ситуация наблюдалась во всех постсоветских республиках), а тяжелая на подъем академическая среда все еще была занята подготовкой массивных нетленных монографий, Овез Атаевич большую часть своего времени отводил просветительской деятельности.

Он проводил семинары и лекции в вузах, консультировал художников и режиссеров в их творчестве на исторические темы, по просьбе редакций писал многочисленные статьи в газеты и журналы. В скором времени в стране не осталось более-менее значимого издания, где бы не вышли его материалы.

В Туркменистане много проводилось международных форумов по истории, культурному наследию и др., в которых принимали участие известные зарубежные специалисты. Помнится, как в октябре 2000 года в Ашхабаде проходила международная научная конференция по истории туркменского народа. Накануне и в ходе форума Овез Атаевич опубликовал в газете «Нейтральный Туркменистан», где я тогда работал, цикл объемных материалов, посвященных султанам сельджукской империи.

Перед началом каждого заседания многие зарубежные гости-участники форума, демонстрируя свежий номер газеты, с завистью говорили, что с туркменских ученых нужно брать пример того, как в СМИ пропагандировать историческое прошлое своего народа.

...Трудоспособность Гундогдыева находилась в прямой зависимости от его настроения, а настроение было во власти профессионального интереса к объекту описания. И чтобы Овез не хандрил (что с ним нередко происходило), ему нужно было все время находиться при деле. Причем, работа должна была увлечь его настолько, чтобы он полностью погрузился в нее с головой.

Где-то в начале 2008 года, в период археологического межсезонья Овез Атаевич без видимых на то причин затосковал, стал сетовать на жизнь и т.п.

Я знал, что он впадает в творческий вакуум. Он стоит на пороге какой-то дыры, пещеры, лабиринта, в конце которого нет выхода.

И его, как большого ребенка, нужно вовлечь в крайне захватывающее дело. И тогда он сразу же забудет о беспричинной тоске из-за невозможности достичь недосягаемого. Тогда раздраженно сказал ему:

– Чего тебе не хватает в этой жизни? О каких только богатствах туркменского народа ты не писал! У тебя есть книги и статьи о коврах, конях, об алабае, национальной одежде, дынях и… даже о винах.

Услышав это, Овез слегка улыбнулся.

– Почему бы тебе не обратиться к малоизученной, но актуальной в наши дни теме. Например, написать… э… ну, допустим, про газ или нефть, – предложил я.

Овез долго молчал, уставившись в одну точку. А потом, не отводя взгляда с этой точки, произнес:

– Газ наши предки не качали… А нефть?...

Не прошло и часа, как Овез с новой энергией окунулся в работу. От хандры не осталось и следа. Буквально в считанные дни он, взъерошенный и плохо бритый, зашел ко мне, держа в руках внушительную папку:

– Вот! Первый вариант рукописи! – сказал он с горящим взором и вручил мне исписанную каллиграфическим почерком стопку бумаг.

Я, прочитав рукопись, внес кое-какие коррективы. А потом стал размышлять, что с этим делать? Ничего лучшего не придумал, как пойти на поклон к специалистам нефтегазового комплекса.

Ждать долго не пришлось, тема их заинтересовала, и в те же краткие сроки, в которые создавалась рукопись, в свет вышла брошюра «Черное золото» Туркменистана (Из истории добычи нефти)».

…Археология, как это ни парадоксально, является наукой, уничтожающей памятники. Овез глубоко переживал, когда видел, как некоторые археологи, пытаясь в ограниченные для сезонных экспедиций сроки в максимальной степени добыть артефакты, не утруждали себя консервацией объекта.

Ведь древние памятники могут веками хранится под землей в застывшем состоянии, но оказавшись на ее поверхности под агрессивным влиянием солнечных лучей, дождя и ветров, они неумолимо разрушаются. И этому в первую очередь подвержены памятники Туркменистана, где в стародавние времена даже дворцы и храмы сооружали из сырцового кирпича.

Овез, видя, как раскопанные памятники постепенно растворяются в окружающей среде, доходил до бешеного исступления, ругая таких археологов, а в конечном итоге от безысходности впадал в депрессию.

…Патриот от националиста отличается тем, что первый любит свою нацию, а второй – ненавидит другие. Овез безмерно любил свой народ и преклонялся пред его прошлым. Он мог с нескрываемой гордостью часами рассказывать о героических страницах туркменской истории. И делать это чрезвычайно зримо и живописно.

Но он при этом ничуть не был националистом, чего ему приписывали некоторые интернет-издания. Овез боготворил свою нацию, но никогда не ставил ее выше других, а тем более не позволял себе уничижительного отношения к другим национальностям. Этнический эгоцентризм, как и национальное высокомерие ему были чужды по своей природе.

Но Гундогдыев не одобрял и то, когда в неразберихе 90-х годов новоиспеченные псевдопатриоты казуистично приписывали туркменскому народу участие в несостоявшихся событиях и совершении мнимых деяний, а также, когда эти лже-отчизнолюбцы чванливо присваивали себе национальных героев других народов.

– В таком мнимом возвеличивании наш народ не нуждается, – убежденно говорил Овез Атаевич. – Наука достоверно знает, какую роль сыграли туркмены в истории! И этого вполне достаточно, чтобы относиться к ним с огромным уважением.

…Овез Атаевич был великолепным фактографом (не путать с фотографом), он мог перелопатить толстенные монографии, чтобы отыскать хотя бы небольшое упоминание о туркменах. Так по крупицам он собирал целые массивы разнообразной информации, которая гармонично вплеталась в канву его книг и статей. О них подробно можно узнать из упомянутой выше статьи кандидата исторических наук Джумамурада Гурбангельдыева.

К сожалению, после того, как Овеза не стало, крупные фрагменты из его изысканий стали присваивать себе недобросовестные писаки-компиляторы, беззастенчиво копируя и выдавая их за собственные перлы.

…По характеру Овез Атаевич был человеком импульсивным, он очень дорожил близкими людьми, но это ничуть не мешало ему крепко с ними конфликтовать. В то же время он мог быть предельно вежливым с теми, кто ему картинно, как в плохом провинциальном театре, льстил, но при этом из зависти, втихаря, ставил ему подножки.

И это не было близорукостью в межличностных отношениях – Гундогдыев всегда знал, кто и как к нему относится, ибо всем нутром, на дистанции чувствовал людское отношение к себе.

Конечно, его наследие не сравнишь с творчеством могучих грандов большой науки. Некоторые так называемые современные летописцы, которые по большому счету сами ничего не сделали для науки, высокомерно называли Гундогдыева не историком, а публицистом. Основная доля его трудов, и вправду, носила просветительский характер. Но он был первым, кто начал трудный процесс восстановления забытых страниц из прошлого туркменского народа.

Правда и то, что его иногда заносило в своих выводах слишком далеко. Но в тот период, когда официальная наука утверждала, что якобы по-настоящему цивильная история туркменского народа началась в первые десятилетия XX века, смелые высказывания Овеза Атаевича были ответной реакцией, чтобы хоть как-то уравновесить диспозицию взглядов.

В 90-е годы, в тяжкий период социальной растерянности нужно было придать людям веру, пробудить на примере прошлого дремавшие в генах народа силы для высвобождения из состояния стагнации и массовой депрессии, чтобы совершить прорыв к новой жизни. Чтобы возродить в народе и каждом из нас уверенность в себе как наследников предков, которые, как повествуют летописи, могли, сконцентрировав волю, выкарабкиваться из более сложных исторических коллизий.

Но в самом начале независимости был сложный и ответственный, я бы сказал судьбоопределяющий период поиска еще непроторенных путей во всех сферах – идеологии, политике, экономике, науке. И при наплыве принципиально новых требований подавляющая часть академических работников не решалась отчетливо обозначить свои позиции, так как в пору переоценки ценностей панически боялись попасть в немилость из-за возможно неправильного выбора и, как следствие, трактовки давно прошедших событий.

Овез Атаевич был первым. Он первый из тех, кто смело проявил свою позицию. Его первая книга стала первой ласточкой, возвестившей о приходе весны в науку о прошлом туркменского народа.

Его первая, небольшая по объему книжица, которую он скромно и с какой-то застенчивостью подарил мне, совершила переворот не только в общественном сознании, но и в существовавших тогда методологических подходах к исследованиям по истории Туркменистана.

И этого было достаточно, чтобы туманы прошедших лет не скрыли от нас память об этом незаурядном человеке.

…Еще одна моя встреча с юным Овезом состоялась поздно вечером в начале 90-х.

Я иногда, прежде чем сесть за написание материала, безадресно брожу по улицам, пытаясь в уме прочувствовать материал и в этом же состоянии написать его от начала до конца. А когда материал полностью созреет в голове, сажусь за компьютер и на одном дыхании перевожу все из мысленного формата на чистый лист.

Как раз в такой момент умозрительного творчества мне повстречался Овез. Если первые две встречи он внутренне держал дистанцию, уважительно обращаясь ко мне как к старшему товарищу, то в этот раз он обрадовался так, будто встретил очень близкого человека или давнего друга.

Возвращался он с какого-то торжества, что чувствовалось по его повышенному тонусу и настроению. Помнится, как тогда я по-дружески посоветовал ему не увлекаться празднествами, которые приходят и уходят. Ведь в памяти людской ученый остается не по участию в торжествах, а по изданным трудам и даже рукописям, которые, как писал Михаил Афанасьевич, «не горят».

Тогда я сказал ему:

– Овез, с твоей широтой взглядов, эрудицией и трудоспособностью ты когда-нибудь станешь профессором. И, дай Бог, чтобы ты заслужил чести быть удостоенным высоких наград. Но знай, что это произойдет при условии, если ты не будешь тратить время попусту. Наука не терпит пустоты!

Овез, не оправдываясь, с серьезным видом выслушал мои нравоучения, а потом сказал: «Спасибо. Я очень уважаю вас».

…С тех пор прошло около трех десятков лет. Все сказанное в тот вечер сбылось.

За свою недолгую жизнь Овез стал почетным профессором одной из российских академий. Он не раз получал золотую цепь, вручаемую победителям творческого конкурса на соискание премии президента Туркменистана, и высокие государственные награды и премии.

Все это он честно заслужил. И этого у него не отнять. Все это останется при нем.

Только у меня никогда уже не будет такого друга, как он...

У меня дома хранится футболка с надписью «Arheologiýa merkezi. Türkmenistan».

Я очень редко ее надеваю. По особым случаям.

И сейчас я пишу этот материал в этой футболке. Ее подарил мне Овез.

В этом году ему исполнилось бы 55…

Бекдурды АМАНСАРЫЕВ